— Не знаю. Нам, знаешь ли, тоже достаток в семье важен. Но вот только не получается этого достатка без больших дел, хоть ты тресни… А, так вот, про десятый год. Кризис, жуть. Приезжаю я, уже с первичной комиссии, обратно в Буденновск, даже не радостный — а пораженный. Удивленный. Я уже и забыть успел, что в детстве, как и многие пацаны, мечтал в космос полететь. Ребята встречают — как, что… Ну, я сказал.
Ты представляешь — мой комэск чуть из пистолета в небеса палить не начал, типа салют. Еле остановили. А ведь трезвый был. Потом, конечно, та-акую гулянку учинили… Без драки, — успокоил Сергей Пьетро, — драка — она вовсе не обязательна.
— И что? — Итальянцу было интересно. Все его знакомство с Россией ограничивалось сначала русским геохимическим институтом, потом Звездным и Байконуром. Это все-таки не самая типичная часть страны.
— И ничего. Написал рапорт, уехали в Звездный, всей семьей. Потом переписывался с ребятами — и знаешь, как-то вот с этого самого момента у тех, кто в полку остался, да и у других, у родителей… у тещи… В общем, у всех дела пошли… ну, не то чтобы совсем блестяще, а… нормально. И вот не знаю — выкарабкались бы мы тогда, если бы снова в космос не полезли, или так и катились бы потихоньку по наклонной…
— Кстати, Сергей, — я вот что заметил. «Нормально» — это же значит «ничего особенного, как оно и должно быть». А у вас, в России, «нормально» — это вроде бы что-то выдающееся, это значит «очень хорошо».
— Видимо, это потому, что это самое «как и должно быть» у нас слишком редко бывает. — Сергей погрустнел. — Вот если бы программа этого чертова лунохода работала нормально — ты бы обрадовался?
— Конечно.
— Или если бы температура на станции была плюс двадцать, а не как сейчас?
— О, тогда бы вообще желать было нечего. Но все-таки — мы же здесь в особых условиях. Это же Луна, а не обычная жизнь?!
— А у нас в России, понимаешь, вся жизнь — особые условия. Так уж сложилось. Потому, видимо, и нормальность мы ценим, как дар божий, и лезем сюда, в космос, как скаженные, именно поэтому — разница все равно не столь уж и велика… Ладно, заговорились. — Третьяков встал, снова наполнил термос, поставил на столик. Достал из зажима все ту же отвертку, хлопнул по карману, откуда выглядывали щупы тестера. — Работать пора. Мне винты крутить, а тебе кабель к площадке допроверить.
— Хорошо, Сергей, — Пьетро повернулся к консоли, — а знаешь, я очень рад, что ты мне поручил чек кабеля.
— Это почему? Если скажешь, что тебе приятно этой мутью заниматься, — ни за что не поверю.
— Это просто к утреннему разговору. Я проверяю кабель — и знаю, что делаю это, потому что это для реактора, потому что реактор все-таки прилетит. И что все эти разговоры про бомбу — действительно бред. И что следующей ночью здесь будет нормально.
Сергей улыбнулся — и немедленно скользнул в шлюз, чтобы не расхохотаться во весь голос. Ну да — все действительно нормально. И будет нормально. Как и должно быть.
10:00 мск
Окололунная орбита
ЛОС «Селена»
— Все, Настя. Плохие дела.
— Что-то случилось, Боб?
— Льда нет. Помнишь, Мэтт неделю назад закончил бурение? Никаких следов. Прошли двадцать метров. Надеялись на гидраты, в Хьюстоне проанализировали колонку, построили модель. Сейчас пришли результаты. Официальные, из НАСА. Воды нет и не было. Ни в какой форме.
— Идиты… а ЛЭНД?
Кэбот тяжело вздохнул, пожал плечами. Присел за стол и зафиксировался. У него был ужин, у нее — завтрак. Американец вытянул тубу с традиционным соком, отпил пару глотков
— Я не геолог. Можешь спросить у самого Альвареза. Может быть, умники что-то напутали. Может быть, лунная порода дает такой эффект. Не знаю. Но ни в одном месте, где ЛЭНД показывал возможное наличие воды, ее нет.
— И что теперь?
— Теперь — все. Это была последняя надежда. Самое яркое пятно.
— И все так плохо?
— Очень плохо. Боюсь, программу прикроют. Понимаешь, когда Дабья объявил о возвращении на Луну, яйцеголовые клялись и божились, что лед на полюсах Луны есть. Думали найти его прямо на поверхности. Потом, когда его там не оказалось, — оставалась надежда, что он есть под слоем пыли. Или вода в гидратах. Но Луна оказалась слишком мертвой. И программа тоже умрет. — Кэбот сжал тубу с соком, как будто решил выдавить из нее всю влагу, всю до последнего грамма, лишь бы на Луне появилась хоть капля воды.
— Почему? Не нашли воду — зато теперь вы знаете Луну лучше всех. Первая посадка — ваша, вторая первая — тоже ваша. Обратная сторона, оба полюса, первая лунная ночь… Сколько точек вы посетили?
— С «Аполло» — двенадцать. А что толку? Луна везде одинакова. Луна мертва. Луна не приносит денег. Только жрет. По пять миллиардов за полет. По одному авианосцу с полным крылом в год. Вы оказались хитрее — ваши ракеты меньше, но вы используете их не только для Луны. А «Арес» слишком здоровый. Под него просто нет нагрузок…
— А как же Юпитер? Мы бы послать такую зверюгу так далеко просто не смогли. Самая тяжелая АМС в мире. Рекорд! Или на Марс можно. Даже с людьми.
— Это здорово, это интересно. Я хотел бы слетать туда сам… Но это тоже расходы. Еще три круглых за один пуск. Только за пуск, не считая начинки. А с начинкой — все семь или восемь. Конгресс чуть не удавился, когда утверждал автомат к спутникам Юпитера. А уж людей на Марс… — Кэбот махнул рукой с выжатой досуха тубой. — Без шансов. А с Луной совсем плохо. Мы-то рассчитывали, что Луна станет заправкой, понимаешь? Есть лед — есть топливо. Можно лететь дальше. А сейчас это просто тупик.